Наставник. Учитель цесаревича Алексея Романова: дневники и воспоминания. Возвращение домой Чарльз сидней гиббс дом особого назначения

Г. в городе Ротерхэм (Rotherham), что в Йоркшире, Англия , в семье банковского служащего Джона Гиббса и дочери часовщика Мэри Энн Элизабет Фишер.

Был секретарём при штабе британского верховного комиссара в Сибири. В году вместе с Пьером Жильяром в Екатеринбурге помогал следователю Соколову в расследовании убийства императорской семьи. В письме к своей тете Кейт Гиббс рассказал о трогательной и печальной службе в память членов императорской семьи, которая состоялась 17 июля года, в день годовщины их гибели.

Переехал вместе с британской миссией в Омск . Соколов и генерал Дитерихс еще раз встретились с Гиббсом в Чите на Рождество, 7 января года. Они сказали, что их жизнь в опасности, потому что они владеют сведениями об убийцах. Дитерихс принес с собой маленькую коробку, покрытую темно-сиреневой кожей, которая раньше принадлежала императрице. “Я хочу, чтобы вы взяли сейчас эту коробку с собой. В ней все их останки”, - сказал он Гиббсу.

На некоторое время был направлен в Русскую православную миссию в Иерусалиме .

Он нашел три подходящих коттеджа и вложил в их покупку большую часть своих сбережений. В году в одном из этих зданий был освящен храм в честь святителя Николая Чудотворца.

Когда закончились хлопоты, связанные с ремонтом, отец Николай достал хранившуюся у него почти 30 лет удивительную коллекцию вещей, связанных с императорской семьей. Большинство этих вещей были с разрешения генерала Дитерихса взяты из дома Ипатьева в году.

На стенах храма он повесил иконы, некоторые из которых были подарены ему членами императорской семьи, а некоторые спасены им из Ипатьевского дома. В центре храма отец Николай повесил люстру в виде розовых лилий с металлическим зелеными листьями и веткой фиалок. Эта люстра раньше висела в спальне в Ипатьевском доме. В алтаре отец Николай поставил ботинки, принадлежавшие Николаю II, которые он захватил из Тобольска в Екатеринбург, полагая, что они могут понадобиться Государю, но увидеть царя ему уже было не суждено. И на каждой службе он поминал императора, императрицу, царевича и великих княжон.

В последние годы жизни отца Николая окружали друзья. Один из них - католик Питер Ласкелл, посещал англиканские, католические и православные церкви и хорошо знал православные службы. Он очень привязался к отцу Николаю и помогал ему во многом. Их дружба оказала на Ласкелла огромное влияние. Уже в 90-х годах, за две недели до своей смерти, он принял православие и был погребен в Иоанно-Предтеченском монастыре, основанным архимандритом Софронием в Эссексе .

Еще одним другом отца Николая стал Дэвид Беатти. Они познакомились в 1961 году, за два года до смерти отца Николая, на одном из праздничных мероприятий Англиканской Церкви. Беатти тогда только что вернулся из Москвы, где был переводчиком на первой ярмарке Британской торговли и промышленности. Они разговорились, и, заметив симпатию Беатти к членам императорской семьи, отец Николай целый час рассказывал ему о своей жизни с ними, превознося их мужество. Только позднее Беатти понял, что ему была оказана огромная честь, поскольку бывший наставник царевича очень редко говорил о царской семье.

Как вспоминает Беатти, за год до смерти отец Николай очень похудел и быстро терял силы. Но “его лицо было поразительным... Очень розовые щеки, яркие голубые глаза и всклокоченная белоснежная борода, доходящая до середины груди. Он был интересным и остроумным собеседником, его ум был ясен. Я был поражен его простотой и практичностью одновременно. Несмотря на его сложную судьбу и необычную внешность, он был совершенным англичанином в своем практическом подходе к вещам и в своем чувстве юмора... В нем ощущался естественный авторитет, он был человеком, которым восхищаются и с которым не спорят”.

Архимандрит Николай (Гиббс) скончался 24 марта г. Он похоронен на кладбище Хэдингтон в Оксфорде.

Использованные материалы

Т. Горбачёва Царская семья в судьбе Чарльза Гиббса

Вид на крупнейший религиозный и учебный центр Оксфорда – Крайст Чёрч. Фото: Елена Дорофеева

Учитель детей Царской семьи англичанин Чарльз Сидней Гиббс, вернувшись на родину, основал первый русский православный храм в Оксфорде. В библиотеке Оксфордского университета хранятся 40 страниц рукописи – его воспоминания о русском Царе и его семье

Верноподданный. Это забытое слово вспоминается, когда думаешь о тех людях, которые не оставили государя в тяжелое время и следовали за ним до последней минуты. Четверо из них погибли вместе со всей семьей Императора. Всего же в Сибирь за Их Высочествами поехали более 20 приближенных, среди которых были не только подданные Российской империи. Англичанин Чарльз Сидней Гиббс в течение 10 лет обучал детей Императора своему языку.

После екатеринбургской трагедии он еще несколько лет был в России, в 1934 году принял православие, вернулся в Англию и на свои средства купил дом, где устроил православный храм.

На могильной плите в Оксфорде надпись - Его преподобие архимандрит Николай (Сидней Гиббс) 19 января 1876 - 24 марта 1963.

В год 100-летия революции, когда массовая культура на свой вкус интерпретирует события более чем столетней давности, предлагаем взгляд человека, который был рядом и, в то же время, наблюдал как бы со стороны. И тем более вызывает размышления его судьба - сын банкира, приглашенный в 1908 году в Россию, живший рядом с Царской семьей и разделивший с ними ссылку, потрясенный их трагической кончиной, становится православным священником и хранит память о русском Царе и его семье до конца своей жизни.

В дневниках и воспоминаниях, кстати, нигде не встречается упоминание о Кшесинской.

Фото Гиббса из храма Русской православной церкви в Колчестере.

"Время - это запоздалое оправдание королей "

В библиотеке имени Бодлея Оксфордского университета , в личном архиве Гиббса хранятся 40 страниц рукописи - Воспоминания о Царской семье, написанные им после принятия священнического сана архимандрита в 1937 году.

Гиббс начинает с оценки русского Царя как политика.

"В начале Его правления, которое теперь уже окончательно закончилось, продекларированная Им политика была направлена на сотворение сильной и процветающей России, на её благополучие, но не в ущерб другим государствам . По иронии судьбы, Он, который так любил мир, был брошен в горнило войны. Но Он оставил после себя великий памятник миру и Себе во Дворце Мира в Гааге (В 1899 году по инициативе Николая Второго в Гааге прошла первая мирная конференция по разоружению, на который был учрежден Международный суд для мирного разрешения межгосударственных споров и конфликтов - прим. ред); хотя мне кажется, что даже в этом Его великодушии Он не был оценен должным образом. Другими словами, Россия всегда была на подозрении".

Завершаются мемуары надеждой на то, что потомки когда-нибудь разберутся в событиях лета 1918 года.

"Время - это запоздалое оправдание королей. Почти 19 лет прошло с момента кульминации трагедии, которая унесла жизнь Императора Николая II и всей Его Семьи, - тихой, мирной летней ночью в июле 1918 года. В начатом процессе расследования преступления обнаружилось столько лжи, грубости и бессердечности, что в течение длительного времени к нему не было доверия. Это сохранялось до тех пор, пока расследование не передали в руки следователя Николая Алексеевича Соколова, который пролил свет на главные факты и затем продолжал расследование (в эмиграции).

Позже вышло много книг на эту тему, в них содержалось много лжи. Впоследствии появились другие многотомные труды. Но работы эти были опубликованы одними и теми же авторами и не могут принести ничего нового до тех пор, пока не появится кто-то, возможно, из нового поколения ".

Царское Село и разбойник-кот в дождливую погоду

Познакомимся с самим Гиббсом. Его характер, живое восприятие и чувство юмора характеризуется, например, такой записью в дневнике о первых днях пребывания в Царском Селе:

"Я провожу лето в деревне, если можно назвать Царское Село деревней... Было бы правильнее называть его "городом сельского типа" или "урбанизированный глушью" ... В Царском Селе огромное количество домов и казарм, так как это еще и крупный военный центр; а также множество очаровательных дворцов, окруженных искусственными парками и водоёмами. Теперь, по прошествии времени, всё это приобрело естественный вид, как будто было создано природой, а не человеком. Но хотя таково само Царское Село, окружающая местность до сих пор сохранилась в своей нетронутой дикости бесплодных болот.

Итак, здесь я провел лето, то есть скорее ночи, чем дни, поскольку близость Петрограда ставит крест на отдыхе и покое тела, как ни пленительны они для ума. Тем не менее, для меня уже очень много значит проводить ночи в покое, страдая только лишь от разбойника-кота, который по ночам посещает моё обиталище, запрыгивая внутрь через окно, и оставляет свою визитную карточку (на самом деле несколько) в виде множества чётко различимых отпечатков лап на скатерти. Хотя, справедливости ради, добавлю, что это бывает только в дождливую погоду, и у меня нет половика перед окном. Котик наслаждается моим гостеприимством и демонстрирует свою высокую оценку мастерства придворного повара, доедая всё оставшееся, за исключением салата, соли и горчицы, которые, строго говоря, не были приготовлены, и поэтому не кажутся соблазнительными". 29 июля 1916 года.

В Царском селе 3 декабря 1916 года: "сопровождал Императрицу, чтобы посмотреть две операции в госпитале".

Принцесса Аликс, будущая Императрица Александр Федоровна перед свадьбой. 1894 год. Фото: www.globallookpress.com

Причина непопулярности Императрицы - отсутствие театральности

Гиббс неоднократно рассуждает о причинах, почему Александра Фёдоровна "так и не смогла завоевать полностью путь в сердца своих подданных".

"Думаю, что это явление может быть объяснено, как полное отсутствие у императрицы чувства "театральности". Театральный инстинкт врос в русскую натуру. Иногда кажется, что русские скорее играют свои жизни, чем проживают их. Это было совершенно чуждо манере мышления Императрицы, которую она приобрела благодаря воспитанию Её любимой бабушки королевы Виктории. Она осталась без матери в возрасте шести лет, и королева Виктория заняла место её любимой матери... Они находились в постоянной переписке, которая продолжалась и после замужества императрицы, фактически до смерти старой королевы в 1901 году.

Когда мы были в Тобольске , Императрица сказала, что одной из самых болезненных вещей, которую Она вынуждена была сделать перед отъездом из Царского Села, было сожжение писем старой королевы.

Таким образом, совершенно неудивительно, что образовалась фундаментальная разница между характером молодой Императрицы России и теми миллионами Её подданных, что и послужило основой отчуждения, которое было замечено всеми, кто писал на эту тему. Императрица и сама знала об этом, не подозревая об истинных причинах. Она скорее приписывает это своей застенчивости, о которой так сожалела, но не могла преодолеть….

Свидетельства об императрице, даже краткие, будут не полными без упоминания о Её благочестии и набожности. Эти качества были присущи ей с детства, и переход в православную церковь послужил усилению всех её религиозных инстинктов. Как было замечено, Она всегда стремилась к простой жизни и всем сердцем стала православной. Догматы Православия стали ведущими в её жизни (Русская Православная Церковь была тогда в зените). Будучи преданной православию, Императрица до самой своей смерти скрупулезно соблюдала посты и праздники Святой Церкви. Перед всеми важными событиями Она и Её муж исповедовались и причащались. В то же время я должен добавить, что она вела себя без всякого фанатизма и с величайшей умеренностью".

Чарльз Гиббс также вспоминал о Государыне:

"Характер у неё был более властный и твердый, чем у императора. И она его подчиняла. Но она так сильно его любила, что, если только она заранее знала, что его желание иное, она всегда подчинялась. Я никогда не видел борьбы между ними. Очевидно, что она была против отречения Его от престола. Она никогда его за это не упрекала . Она любила его как мужа и отца, и любила только одного его. Это совершенно ясно было каждому, кто был близок к ним".

Император Николай II и Императрица Александра Федоровна с Великой княжной Татьяной. Фотохроника ТАСС

Николай Второй внушал трепет, но не страх

В воспоминаниях, хранящихся в Оксфорде, есть и мнение Гиббса о причинах пренебрежительного отношения мировых лидеров к Николаю Второму.

"Я всегда чувствовал, что мир, в общем, никогда не принимал Императора Николая всерьёз, и я часто интересовался почему. Он был человеком, у которого не было низменных качеств. Я думаю, что в основном это можно объяснить тем фактом, что Он выглядел абсолютно не способным внушить страх. Он знал очень хорошо, как сохранить свое достоинство. Никто даже и помыслить не мог, чтобы позволить себе вольности по отношению к Императору. Это была бы неслыханная вещь. Он не ставил себя выше других, но при этом был исполнен спокойствия, самообладания и достоинства, главное, что Он внушал - трепет, а не страх. Я думаю, причиной этого были его глаза. Да, я уверен, это были его глаза, настолько прекрасными они были. Нежнейшего синего (голубого) оттенка, они смотрели прямо в лицо. С добрейшим, нежнейшим и любящим выражением. Как можно было чувствовать страх?

Глаза его были настолько ясными, что, казалось, Он открывал вашему взгляду всю свою душу. Душу простую и чистую, которая совершенно не боялась вашего испытующего взгляда . Никто больше не мог так смотреть. В этом было его величайшее обаяние и, в то же время, великая политическая слабость. В битве умение внушить страх порой составляет больше половины победы… И именно этим преимуществом он не обладал. Если бы он находился в другом положении, мог выражаться более свободно, говорить и писать то, что думает, как обычный человек, тогда Он, вне всякого сомнения, смог бы приспособиться и найти свою нишу. Но в его положении это было невозможно. Ему приходилось высказываться только в официальном стиле, тем не менее, Он мог при случае излагать прямо основные положения своей государственной политики".

О личных качествах русского Царя Гиббс пишет с восторженным удивлением:

"Император был наделен потрясающей памятью . Лицо, имя, однажды увиденное или услышанное, никогда больше уже не забывалось. В Ставке часто происходили подобные сцены: когда какой-либо офицер приезжал с докладом, он получал приглашение на ланч. Затем все гости выстраивались в одну длинную линию… Его Величество начинал прохаживаться вдоль строя, пожимая руки всем присутствующим, глядя им прямо в лицо своими голубыми глазами, при этом обращаясь к каждому по имени, а не по фамилии. Это звучало как Николай Николаевич или Иван Семенович, в зависимости от ситуации. Он расспрашивал всё о его полке со знанием такого множества деталей, как будто Он покинул этот полк день назад, а не десять лет назад. Подобный дар имел только Император, и никто из детей не мог сравниться с ним".

Это впечатление было записано во время пребывания Государя в Ставке во время войны. Там же он добавляет о распорядке дня. Император делил свою жизнь между Ставкой и Царским Селом, но дела Верховного главнокомандующего уже занимали все его время, и он настоял, чтобы Цесаревич поехал с ним. Было поставлено одно условие - Алексей Николаевич должен был продолжить свои занятия. Поэтому его воспитатель Чарльз Гиббс сопровождал его.

"Персонал нашей "школы" был очень маленьким и состоял всего из трех человек. Все были очень дружелюбные и веселые. Император видимым образом почувствовал величайшее облегчение благодаря своему новому окружению, и мы иногда даже видели Его в кабинете, когда Он работал...

У Императрицы была привычка прочитывать вечернее молитвенное правило, когда Цесаревич был уже в постели под одеялом и готов заснуть. И вот эту часть вечерней жизни Император оставил неизменной".

Гиббс отмечает, как шокировало Императора отношение союзников-англичан :

"После того как Император стал Верховным Главнокомандующим, всё более настойчиво слышался предательский шепот. Эти сплетни распространялись врагами России и Союзниками, быстро укоренялись в самых неожиданных местах, конечно же, действовали как мина замедленного действия для положения Императора и Его власти.

Его личные симпатии были на стороне Союзников. Он всем сердцем их поддерживал. И Он, и Императрица имели родственников с обеих сторон… Императора эти слухи сердили больше всего. После того, как Его выманили обманным путем из резиденции, и мы впервые увиделись снова, Он буквально набросился на меня, так как именно со стороны англичан получал самые жесткие удары. Он осознавал, что должен пострадать от революционеров своей страны, но удары со стороны Англии, которой Он искренне симпатизировал, буквально выбивали почву у него из-под ног ".

В показаниях колчаковскому следователю Николаю Алексеевичу Соколову Гиббс пишет:

"Государь был очень хорошо воспитан. Он говорил правильно по-английски (и писал), по-французски и, не могу судить как - хорошо или плохо, по-немецки. Он был очень аккуратен и терпеть не мог, чтобы у него переставляли вещи. У него была великолепная память. Он не особенно любил легкие книги и много читал по общественным наукам, в особенности, по истории. Он производил, по своей сущности, впечатление человека глубоко честного. Он был очень добрый, и сердце его было жалостливо. Он любил животных, и они его. Он был очень простой, но сдержанный. Фамильярность он не любил. Характером он был веселый и любил разные игры. Любил он побеседовать и заходил для беседы с солдатами в дежурную комнату, где просто сидел с солдатами и разговаривал. Он глубоко любил Родину и страдал за неё в период революции. После большевистского переворота ясно чувствовалось, что он страдает не за себя лично, а за Россию... Это была идеальная в отношении друг друга семья, совершенно редкая".

Рассказывая Соколову о посещении дворца Керенским 21 марта/3 апреля 1917 года, Гиббс в дневнике отмечает, как Государь был разгневан предположением Керенского, что Царь хочет заключить мир с Германией . Он замечает, что "Керенский прибыл во дворец на автомобиле, принадлежавшем Императору". "Государь мне рассказывал, что Керенский думал про Государя, что Он хочет заключить мирный сепаратный договор с Германией, и об этом с Государем говорил. Государь это отрицал, и Керенский сердился и нервничал. Производил ли Керенский у Государя обыск, я не знаю. Но Государь говорил мне, что Керенский думал, что у Государя есть такие бумаги, из которых было бы видно, что Он хочет заключить мир с Германией. Я знаю Государя, и я понимал и видел, что когда Он рассказывал, у Него в душе было чувство презрения к Керенскому за то, что Керенский смел так думать".

/Окончание следует/.

.sp-force-hide { display: none;}.sp-form { display: block; background: #ffffff; padding: 15px; width: 630px; max-width: 100%; border-radius: 8px; -moz-border-radius: 8px; -webkit-border-radius: 8px; font-family: inherit;}.sp-form input { display: inline-block; opacity: 1; visibility: visible;}.sp-form .sp-form-fields-wrapper { margin: 0 auto; width: 600px;}.sp-form .sp-form-control { background: #ffffff; border-color: #30374a; border-style: solid; border-width: 1px; font-size: 15px; padding-left: 8.75px; padding-right: 8.75px; border-radius: 3px; -moz-border-radius: 3px; -webkit-border-radius: 3px; height: 35px; width: 100%;}.sp-form .sp-field label { color: #444444; font-size: 13px; font-style: normal; font-weight: normal;}.sp-form .sp-button { border-radius: 4px; -moz-border-radius: 4px; -webkit-border-radius: 4px; background-color: #002da5; color: #ffffff; width: auto; font-weight: 700; font-style: normal; font-family: Arial, sans-serif; box-shadow: none; -moz-box-shadow: none; -webkit-box-shadow: none;}.sp-form .sp-button-container { text-align: center;}

В. Н. Пчелин. Передача семьи Романовых Уралсовету. 1927 г.

Состав высших советских органов власти в 1918 году
«Власть большевицкого строя - по определению автора - сосредоточена в Централь¬ном исполнительном комитете партии; вот его состав в 1918 году: Бронштейн (Троцкий), Апфельбаум (Зино¬вьев), Лурье (Ларин), Урицкий, Володарский, Розенфельд (Каменев), Смидович, Свердлов (Янкель), Нахамкес (Стеклов) - евреи....... 9
Ульянов (Ленин), Крыленко, Луначарский - русские............... 3
В Совете народных комиссаров из 22-х членов были: 3 русских, 1 грузин, 17 евреев.
Из 36 членов Московской чрезвычайной ко¬миссии было: 1 поляк, 1 немец, 1 армянин, 2 русских, 8 латышей, 23 еврея.
Пусть же не удивляются участию евреев в убийстве Романовых. - заключает Вильтон - Отсутствие такого соучастия было бы гораздо более удивительно».

Дом особого назначения
Эта книга составлена по бумагам Чарльза Сиднея Гиббса, английского учителя царских детей и гувернера наследника с 1908 по 1918 год. Книга вышла под редакцией и по тексту Ж.С. Тревина и Дж. Гиббса.
Чарльз Гиббс оставил после себя заботливо сохраненные документы, дневники, фотографии и много других воспоминаний о своей жизни в России. Владельцем этих нигде неопубликованных документов и фотографий является его приемный сын, Джордж Гиббс, который предоставил их для настоящей книги. Негативы их сохранились. Среди них имеются редкие снимки, сделанные во время пребывания царской семьи в Тобольске и Екатеринбурге. Большинство фотографий было сделано самим Ч. Гиббсом.
Чарльз С. Гиббс, до своего отъезда в Россию, еще в Англии считался хорошо образованным человеком, опытным преподавателем и человеком высоконравственным. Своим благородным принципам и велению долга он оставался верным до конца и делал все от него зависящее, чтобы в это мрачное время разгула революционных страстей, находиться вместе с обреченной царской семьей.
С большим трудом Гиббсу удалось получить разрешение Временного правительства для сопровождения царской семьи в их роковом следовании к «дому особого назначения» - дому Ипатьева. 12 апреля 1918 г. от ВЦИКа из Москвы пришло письменное распоряжение об аресте Долгорукова, Гендриковой, Шнейдера и др., но опьяненные революционным угаром, красноармейцы арестовали всех бывших при царской семье, не исключая и прислуги. Один Гиббс, пользуясь своим правом английского подданного, боролся за свою свободу и настоял на своем. Ему было дано разрешение на свободный выезд из Екатеринбурга. Он вернулся туда, когда войска ген. Дитерихса овладели Екатеринбургом и давал свидетельские показания в расследовании, производившемся следователем Соколовым.
В 1919 г. Гиббс прибыл во Владивосток и оттуда добрался до Харбина. Здесь он перешел в православие и был посвящен в священнический сан в русской православной церкви, восприняв имя отца Николая. Свою жизнь он посвятил служению Богу. В 1922 г. он встретил русского мальчика-сироту, принял в нем участие и впоследствии усыновил. Так Жорж Павельев превратился в Джорджа Гиббса. Будучи глубоко религиозным и отзывчивым человеком, о. Николай снискал всеобщее уважение и любовь. Вскоре он был посвящен в сан архимандрита. По приезде в Англию он окормлял православную паству в Оксфорде вплоть до своей смерти, последовавшей в 1963 году. Он умер в возрасте 87-ми лет.
В книге Гиббса дано много дополнительных сведений о частной жизни императорской семьи, характерах и наклонностях царских детей и настроениях окружающей среды. Он был свидетелем многих событий и мало известных случаев, происходивших при нем.
Эпизод с Распутиным
Как передает Гиббс в своих воспоминаниях: «Здесь мы снова сталкиваемся с мистическим случаем, связавшим таинственными нитями Распутина с царской семьей. Обострившийся приступ царевича и его состояние между жизнью и смертью побудило государыню послать телеграмму Распутину, находившемуся в своем доме в Сибири, прося его помолиться за царевича. Распутин немедленно телеграфировал - Бог увидел твои слезы и услышал твои молитвы. Не убивайся. Мальчик не умрет. Не позволяй докторам слишком его беспокоить. - По прошествии дня кровотечение остановилось; никогда не было дано никакого разумного объяснения, почему так случилось».
Гиббс также упоминает, что Распутин имел предчувствие своей близкой смерти и оставив после себя странное письмо, в котором извещал, что умрет до 1-го января и предсказывал последующую после него гибель царского дома.
В одной из своих записей Гиббс передает всю сцену убийства, которая была воспроизведена в книге Соколова:
«Зловещий процесс рубки тел, поливания серной кислотой остатков после сжигания, занял три дня. Все, что осталось, было брошено в покинутый рудник. По прошествии более одной недели после убийства, Белая армия заняла Екатеринбург. Ипатьевский дом нашли пустым, полуподвальное помещение было вычищено, как будто протерто песком, опилками и водой, с оставшимися следами кровяных подтеков и пятен, и многих пуль, и штыковых ударов и обвалившейся в некоторых местах штукатуркой.
В одну ночь после смерти императорской семьи, шесть других Романовых были убиты на северном Урале. Великий князь Михаил уже был убит в лесах вблизи Перми. . .».
По свидетельству Гиббса, государыня и великие княжны имели на себе драгоценных камней стоимостью в миллион рублен. В числе найденных вещей оказались и любимые сережки государыни. После посещения места, где происходило сожжение тел, Гиббс описывает:
«В числе найденных вещей возле большого костра в урочище Четырех братьев были найдены шесть стальных каркасов от женских корсажей, шесть застежек от них и крючки для шнуровок. Государыня не позволяла своим дочерям, или своим служанкам выходить без корсетов и сама неизменно их носила. Много драгоценных камней лежало на брезенте у Соколова в массе сверкающих обломков: изумруды, рубины, сапфиры, бриллианты, жемчуг, топазы, альмандины. Александра Теглева, бывшая няня царских детей, объяснила Соколову как это было сделано. Государыня и великие княжны оборачивали драгоценные камни ватой, клали их в середину двух лифчиков из плотной материи и тогда сшивали их вместе и с двух сторон обшивали подкладкой. Драгоценные камни так¬же находились в их шляпах и служили вместо пуговиц, будучи предварительно обернуты материей.
Месяцы труда были затрачены на обнаружение и промывку глубокой шахты куда было брошено все оставшееся от сжигания и взрывов ручных гранат. Все, кто участвовали в этом расследовании были вынуждены оставить всякую надежду на то, что кто либо из членов царской семьи остался в живых...».

"Свидетели истории" Исаак Дон Левин
Известный журналист, автор многих исторических книг, Исаак Дон Левин родился в России, в городе Мозырь, расположенном на реке Припяти. На протяжении своей богатой впечатлениями жизни, автор был свидетелем многих кризисов 20-го века, потрясавших нашу землю. В качестве американского журналиста, он несколько раз побывал на своей родине и находился там во время русской революции. Он лично знал многих выдающихся лиц своего времени и является действительным свидетелем истории, проходившей на его глазах. Он встречал Троцкого, сопровождал его на фронт и дал о нем первый вразумительный психографический очерк в одной из глав своей книги - «Троцкий, каким я его знал».
Во время предпринятого им расследования в Екатеринбурге, ему удалось ознакомиться с закрытыми до того времени источниками об убийстве царской семьи. Около 50-ти лет Левин играл значительную роль в советско-американских отношениях и считается экспертом по советской политике. Его описания событий в России и других странах отличаются объективностью и осведомленностью о мало кому известных обстоятельствах. Описанию его расследования об убийстве царской семьи посвящена шестая глава его книги, озаглавленная «Западня для Романовых», документально подтверждающая историю убийства Царя и всей царской семьи. Для русских читателей эти данные представляют особый интерес и кладут конец всяческим вымыслам и фальсификациям о «спасении» царской семьи. Здесь приводятся некоторые из полученных им сведений.

По следам истории
"Когда я попал в Екатеринбург, - описывает Левин, - представлявшим сцену самого варварского преступления пре-гитлеровской эры –места, где происходило избиение царской семьи, мой ум был охвачен мистерией, исходившей от этого зверского цареубийства".
В 1923 году, пять лет спустя после этой бой¬ни, автор приехал на Урал, сопровождая груп-пу конгрессменов, возглавляемой сенатором Виллиамом Кингом: «Мы стояли в подвале Ипатьевского дома в Свердловске (как он сейчас называется), столице Урала... Я с содроганием вперился взглядом на стены, испещренные градом пуль, сразивших Николая и Александру, их пятерых детей и четырех преданных им служащих. Стены только недавно были отштукатурены и несколько красновато-коричневых пятен еще не были забелены в тон остальному покрытию...».
Первые попытки расследования этого убийства были предприняты автором в сентябре 1919 года, когда он приехал в Москву и собрал документальный материал, проливающий новый свет на эту трагедию. Это были материалы, переданные ему профессором Михаилом Покровским, бывшим старым коллегой Ленина, а затем занимавшего пост заместителя народного комиссара по делам образования и заведующего Центральным Архивом. Благодаря ему, автор получил первые авторитетные сведения о том, что случилось с Романовыми. Левин передает, что он был глубоко потрясен, узнав факты от этого человека, который присутствовал на секретной сессии в Кремле, на которой Александр Белобородов, председатель областного Уральского совета, делал доклад об обстоятельствах этой казни. Осенью 1919 г. еще многие верили, что царица и ее пять детей могли остаться в живых в отдаленных местах Сибири, хотя неподтвержденные, слухи циркулировали что вся семья была убита.
В своем официальном донесении, которое автор отправил из Берлина для чикагской «Дейли Ньюс» 5 ноября 1919 г., опубликованным этой газетой на следующий же день, сообщалось: «Николая Романова, бывшего царя, его жены, четырех дочерей и их единственного сына Алексея, без всякой тени сомнения нет в живых. Все они были казнены ночью 17-го июля 1918 года и их тела были сожжены».

Сообщение проф. Покровского
Покровский склонил свою голову, когда рассказывал эту историю, повторенную Левиным в его статье:
«Екатеринбург был окружен с трех сторон, когда четыре письма, написанные по-французски и подписанные «офицер», были найдены у Романовых. Эти письма являлись доказательством существования организованного заговора с целью похищения царя и его семьи. Местный совет, в то время спешно эвакуировавший город, занялся этим делом и постановил казнить царя, царицу и всех детей. Россказни о пытках неверны. Ночью 17 июля, после краткого заявления, Романовы были выведены и расстреляны. Для того, чтобы позднее не дать монархистам возможности сделать из останков Романовых реликвий и использовать их для контрреволюционной агитации, эти семь тел были сожжены. Мы не делаем попытки оправдать это ужасное дело».
Покровский показал автору различные достопамятные вещи царя и царицы, включая темно-голубую шелковую рубаху, вышитую самой императрицей для Распутина. Однако, по признанию самого автора, он был гораздо более заинтересован в исторических ценностях, таких, как корреспонденция Романовых и дневники, из которых большая часть была им опубликована.

Убийство и его участннки
По полученным Левиным сведениям, сцена убийства во всех чертах сходна с той, которая была восстановлена расследованием Н. Соколова:
«Стало известно, - передает Левин, - что царственные пленники были разбужены близ полуночи; им приказали одеться и спуститься вниз в подвал, ради их собственной безопасности, под предлогом, что неизбежная атака чехами и белыми требует их переезда на другую квартиру. Семь членов царской семьи, доктор Боткин, горничная Мария (на самом деле Анна – прим. публикатора) Демидова, лакей Трупп и повар Харитонов были приведены вниз. Здесь, по команде нового коменданта, Якова Юровского, исполнявшего роль главного палача, была немедленно устроена отвратительная бойня отрядом отобранных убийц. Одиннадцать тел были завернуты в одеяла и ночью увезены к месту заранее приготовленной могилы - заброшенной шахте в лесу около деревни Коптяки, в восьми милях от города. В течение многих часов горел погребальный костер, питаемый обильными порциями бензина и потом поливаемый серной кислотой, которые бы¬ли доставлены сюда в предыдущие дни».
«Кто был, главным образом, ответственен за это дьявольское убийство и его финал, - задает вопрос Левин, - те люди, которые находились в Кремле, или находившиеся в Екатеринбурге? На этот счет имеется очень мало авторитетных источников, поскольку Советское правительство никогда не издавало по этому поводу официальных бумаг. Первый комиссар Юстиции в Ленинском коалиционном кабинете, левый социалист, д-р И. Стейнберг (Штернеберг –прим), которого мне довелось узнать по его прибытии в Ныо -Йорк, в конце двадцатых годов участвовал в сессии Советского правительства, на котором решалась участь Романовых. То, что он рас¬крыл, было опубликовано в книге, изданной им в Лондоне».
Мы воспроизводим выдержку из книги д-ра Стейнберга, приведенную Левиным в его книге:
«Вопрос о царе был поднят в феврале 1918 г. ... Было предложено, чтобы царь был доставлен в Петроград и образован революционный трибунал для суда над ним. . . На этом митинге присутствовала Мария Спиридонова... Она энергично возражала против этого предложения. . . Ей представлялось сомнительным, чтобы царь и его семья могли быть привезены в Петроград живыми. Куда бы они не поехали, им всюду угрожал суд Линча. . . Все глаза обратились к Ленину. . . Ленин был также против этого. - Подходящее время для этого еще не настало, - сказал он... Было бы желательно, однако, начать подготовку материала для будущего суда, немедленно».
Левин упоминает также об одном неофициальном отчете о Екатеринбургской трагедии, составленным Быковым, бывшим председателем Екатеринбургского городского совета, содержащим фактические данные. Этот отчет, освещающий все это мрачное дело, был дан Дидковским сенатору Кингу и Левину в 1923 году:
«После того, как областной совет, возглавляемый Белобородовым, единогласно пришел к решению о казни Николая Романова, - пишет советский хроникер Быков, - делегат Голощекин был откомандирован в Москву для представления дела Романовых на рассмотрение Ленинскому правительству».
Как передавал Быков, Голощекин был старым товарищем Якова Свердлова, председателя ВЦИКа. Ленин все еще был склонен к преданию последнего царя открытому публичному суду, на котором в качестве главного прокурора был бы Троцкий. Ожидалось, что этот трибунал будет созван в Екатеринбурге в конце июля, когда Троцкий освободится от фронтовых дел. Однако, быстрое продвижение чешского легиона и белых частей вынудило Екатеринбургский совет, который напал на след подпольной монархической организации, подготовлявшей похищение царской семьи, ускорить развязку. Опасаясь, что падение Екатеринбурга может произойти в ближайшие дни, областной совет решил расстрелять Романовых, не дожидаясь суда, обеспечив себе разрешение Москвы действовать по собственному усмотрению. Такова версия Быкова о том, что случилось.
По данным, которые были установлены Левиным - «17-го июля, Белобородов телеграфировал в Кремль о казни царской семьи. Свердлов прервал сессию президиума для следующего объявления: «Мы получили сообщение, что в Екатеринбурге, по решению областного совета, Николай был расстрелян. Николай хотел бежать. Был только что раскрыт белогвардейский заговор по устройству побега всей царской семьи. Приближались чехословаки. Президиум вынес решение об одобрении».
«19 июля Совет народных комиссаров выпустил бюллетень, цитировавший решение Екатеринбургского совета. К нему было сделано добавление - «семья Романовых перевезена из Екатеринбурга в более безопасное место». Это было сделано для мирового потребления».
В то же самое время зашифрованная телеграмма извещала Кремль, что - «вся семья разделила участь своего главы».

Несмотря на множество публикаций о последних годах семьи императора Николая II, в этой области остается много белых пятен. Крайне скудно написано о людях, не покинувших царскую семью до дня ее трагической гибели. Среди них — англичанин Чарльз Сидней Гиббс, человек сложной и интересной судьбы. 24 марта исполнилось 40 лет со дня его кончины.

Попав в Россию молодым человеком, Гиббс с годами превратился из неопытного преподавателя английского языка в доверенное лицо семьи Николая II.

Годы, проведенные вместе с императорской семьей, оказали громадное влияние на всю его жизнь и мировоззрение. Всю свою долгую жизнь он оставался верным памяти царской семьи и сумел сберечь многие реликвии, имеющие огромную ценность для российской истории. Пройдя непростой путь к православной вере, Чарльз Гиббс внес заметный вклад в распространение православия в Великобритании.

Чарльз Сидней Гиббс приехал в Россию весной 1901 года в качестве преподавателя английского языка. Со временем он становится членом, а затем и президентом Санкт-Петербургской гильдии учителей английского.

Однажды императрице Александре Федоровне сказали, что ее дочери плохо (с шотландским акцентом) говорят по-английски, и порекомендовали ей Гиббса. Осенью 1908 года он прибыл в Царское Село и был представлен своим будущим ученицам — великим княжнам Ольге и Татиане, которым было тогда 13 и 11 лет. Позже к занятиям присоединилась и девятилетняя Анастасия.

Спустя много лет Гиббс вспоминал: “Великие княжны были очень красивыми, веселыми девочками, простыми в своих вкусах и приятными в общении. Они были довольно умны и быстры в понимании, когда могли сосредоточиться. Однако у каждой был свой особенный характер и свои дарования”.

Через три года императрица попросила Гиббса стать наставником царевича в обучении его английскому языку. Алексею было тогда восемь лет. До этого он часто заходил в класс — “крошечный малыш в белых колготках и рубашке, окаймленной голубой и серебряной украинской вышивкой”. “Он обычно заходил в класс в 11 часов, осматривался и затем серьезно жал руку. Но я не знал ни слова по-русски, а он был единственным ребенком в семье, у которого не было английской няни с рождения, и он не знал ни одного английского слова. В тишине мы жали руки, и он уходил”.

Когда Гиббс начал заниматься с Алексеем, мальчик был бледным, нервозным и слабым из-за обострившейся болезни. Прошло несколько месяцев, пока была достигнута атмосфера взаимного понимания и доверия. Алексей почувствовал себя более свободно и пытался больше говорить по-английски.

Так сложилось, что в день отречения царя Гиббс покинул дворец, отправившись в город, чтобы узнать новости. Однако вернуться обратно ему удалось не сразу. Не помогло и вмешательство британского посла, который написал письмо главе Временного правительства с просьбой разрешить Гиббсу вернуться во дворец. Но положительного ответа не последовало.

Гиббс стал передавать во дворец письма, в которых аккуратно сообщал новости о положении в городе. Вернуться во дворец ему разрешили лишь 2 августа 1917 года — на следующий день после того, как его покинула императорская семья. Гиббс решил последовать за ставшими ему близкими людьми.

В начале октября ему удалось добраться до Тобольска. Он едва успел попасть на последнее судно, отправляющееся из Тюмени перед концом навигации. Также он стал последним из тех, кому удалось получить разрешение присоединиться к царской семье.

По воспоминаниям Гиббса, он был поражен, увидев, как постарела Александра Федоровна за прошедшие пять месяцев. В то же время Алексей выглядел более здоровым, чем обычно.

Все встретили Гиббса с радостью. Он привез свежие, хотя и не очень обнадеживающие новости, сообщения от друзей и родственников, новые книги, и с его приездом стало намного веселее проводить долгие зимние вечера. Гиббс продолжил занятия с тремя младшими княжнами и с Алексеем. Две тетради, в которых писали диктанты Мария и Анастасия, он затем хранил в течение всей своей жизни.

Перед Рождеством императрица попросила Гиббса написать от своего имени письмо Маргарет Джексон — ее бывшей гувернантке, к которой она была глубоко привязана и с которой переписывалась в течение многих лет, доверяя ей свои радости и печали. Теперь, с помощью этого письма, царица хотела дать английской стороне подробную информацию о ситуации в Тобольске, не раскрывая его истинного автора и адресата. В черновиках Гиббса сохранились его попытки сообщить главное, маскируясь стилем частной переписки: “Ты, должно быть, читала в газетах, что произошло много изменений. В августе Временное правительство решило переместить резиденцию из Царского Села в Тобольск”. Затем идет описание города, помещений в доме губернатора и деталей повседневной жизни, а дальше: “Ты не писала сто лет, или, может, письма не доходили. Попытайся снова написать, и, может, следующее достигнет адресата. Напиши новости про всех: как они, что делают. Я слышал, что Дэвид вернулся из Франции, как его мать и отец? И кузены, они тоже на фронте?”. Дэвид — это принц Уэльсский, и Александра Федоровна была уверена, что его имя подскажет Маргарет, что нужно передать это письмо королеве.

Но ответ так и не пришел. Позднее Гиббсу удалось разузнать, что письмо, высланное из Тобольска дипломатической почтой, дошло до Петрограда, но там его след терялся. Нет такого письма и в английских Королевских архивах, хотя другие упоминания о Гиббсе там имеются.

В своих воспоминаниях Гиббс пишет о том дне, когда император и императрица узнали, что их увозят из Тобольска. Хотя им не было сказано, куда они едут, все думали, что в Москву. “Говорили мало... Это было торжественное и трагичное расставание”. На рассвете вся прислуга собралась на застекленной веранде. “Николай пожал каждому руку и каждому что-то сказал, и мы все поцеловали руку Императрицы”.

В Екатеринбург Гиббс, Пьер Жильяр (учитель французского языка), баронесса Буксгевден, мадемуазель Шнейдер и графиня Гендрикова ехали в вагоне четвертого класса, который мало чем отличался от отапливаемого товарного вагона.

Поезд остановился, не доехав до станции. Гиббс выглянул из окна: на насыпи в ожидании пассажиров стояло несколько дрожек. Он и Жильяр видели, как княжны, увязая в грязи, пытались забраться на скользкую насыпь. Татиана несла тяжелые чемоданы в одной руке, в другой держа свою маленькую собачку. Матрос Нагорный подошел помочь, но его грубо оттолкнула охрана. Дрожки уехали, а поезд прибыл на станцию. Генерал Татищев, графиня Гендрикова и мадемуазель Шнейдер были уведены охраной, и больше их никто не видел.

В пять вечера оставшимся сказали, что они могут идти, куда пожелают, однако им не разрешено быть с императорской семьей. В конце концов их решили отправить обратно в Тобольск, но наступление Белой армии помешало этим планам, и их оставили в Екатеринбурге. Они провели в вагоне около десяти дней. Каждый день они шли в город, обычно по одному или по двое, чтобы не привлекать внимания, и проходили мимо Ипатьевского дома, надеясь хоть мельком увидеть кого-нибудь из царской семьи. Однажды Гиббс увидел женскую руку, открывающую окно, и подумал, что это, быть может, Анна Демидова. В другой день Гиббс и Жильяр, проходя около дома, увидели матроса Нагорного, которого вели солдаты со штыками. Он тоже их заметил, но сделал вид, что не узнал. Через четыре дня он был расстрелян.

Гиббс и Жильяр были вынуждены уехать в Тюмень, откуда регулярно звонили в британское консульство, пытаясь узнать что-то новое о ситуации заключенной семьи и о быстро наступающей Белой армии, на которую возлагались большие надежды.

26 июля белые взяли Екатеринбург. Едва узнав об этом, Гиббс с Жильяром поехали туда из Тюмени. В доме Ипатьева они увидели ужасное разорение. Все говорило о происшедшем здесь убийстве. Но что тогда означало официальное заявление Советского правительства о том, что императрица и наследник находятся в безопасном месте? А что с дочерями и слугами, о которых не было упомянуто? Жильяр был склонен на что-то надеяться, Гиббс был более скептичен.

В сентябре он поселяется в Екатеринбурге, где дает частные уроки. Так как его знали в британском консульстве, он был представлен Чарльзу Элиоту, британскому верховному комиссару в Сибири.

Гиббс следил за расследованием дела об убийстве царской семьи, и его всегда приглашали как одного из тех людей, которые могли идентифицировать найденные предметы. Он копировал показания свидетелей, даже тех, кто передавал только слухи или второстепенные сведения.

В это время британский верховный комиссар предложил ему пост секретаря в своем штабе. Гиббс сразу согласился на это предложение — он уже очень устал и соскучился по своим соотечественникам.

Передвижной штаб британцев находился в Омске и располагался в большом железнодорожном вагоне, приспособленном для жилья и работы. Прибыв в Омск, Гиббс узнал, что штаб отправляется во Владивосток.

27 февраля, уже во Владивостоке, Гиббс встретился с генералом Михаилом Дитерихсом, с которым он работал во время первого расследования в Екатеринбурге. Дитерихс рассказал ему, что привез с собой все материалы и собранные им вещи. Он намеревался переслать их в Англию. В тот же вечер они встретились с капитаном судна, на котором предполагалось отправить этот ценный груз. Предметы, среди которых были и довольно громоздкие, — например, инвалидное кресло императрицы, были описаны.

Летом 1919 года Гиббс помогал следователю Соколову в его расследовании убийства императорской семьи. Он вновь посещает Ипатьевский дом, шахты, где искали тела царственных страстотерпцев. В письме к своей тете Кейт Гиббс говорит о трогательной и печальной службе в память членов императорской семьи, которая состоялась 17 июля 1919 года, в день годовщины их гибели.

Гиббсу уже очень хотелось вернуться в Англию. Однако будущее его было неясно и тревожно. Временами он, должно быть, чувствовал себя как секретный агент, поскольку Дитерихс и Соколов доверили ему информацию, которую они оба считали опасной, и материальные доказательства, которые, как они полагали, представляли угрозу.

Соколов и Дитерихс еще раз встретились с Гиббсом в Чите на Рождество, 7 января 1920 года. Они сказали, что их жизнь в опасности, потому что они владеют сведениями об убийцах. Дитерихс принес с собой маленькую коробку, покрытую темно-сиреневой кожей, которая раньше принадлежала императрице. “Я хочу, чтобы вы взяли сейчас эту коробку с собой. В ней все их останки”, — сказал он Гиббсу.

Британская миссия отправилась в Харбин. Дитерихс вручил часть вещей главе миссии Лэмпсону, предполагая, что тот передаст их великому князю Николаю Николаевичу или генералу Деникину. Однако из Харбина Лэмпсон с частью сотрудников, среди которых был и Гиббс, был направлен в Пекин. Оттуда в феврале 1930 года Лэпсон сделал доклад в Лондон и попросил, чтобы материалы были приняты на хранение. В марте пришел отрицательный ответ. В это время Соколов и Дитерихс тоже находились в Пекине. Им удалось встретиться с французским генералом Янином и попросить у него помощи. Янин сказал, что “он считает исполнение той миссии, которую мы доверили ему, выполнением долга чести верному союзнику”. По некоторым сведениям, переданная генералу коробка до сих пор хранится в его семье.

Вскоре после этого Британская миссия в Сибири перестала существовать, и служба Гиббса закончилась. Казалось, теперь он может свободно вернуться в Англию, но его настроение изменилось. Он помнил, как болезненно Николай II воспринял британскую реакцию на свое отречение от престола, радость британского Парламента и поздравительную телеграмму Временному правительству. Родная страна Гиббса не предоставила убежища императорской семье. И он не хотел возвращаться туда.

Семь лет Гиббс провел в Харбине. В 1924 году он начал получать письма, в которых его спрашивали, известно ли ему о спасшихся членах царской семьи. Одна лондонская юридическая фирма попросила его опознать женщину на фотографии. Гиббс послал осторожный ответ: женщина имеет некоторое сходство с великой княжной Татианой, хотя глаза — наиболее запоминающаяеся часть лица Татианы — на фотографии были затемнены, а руки женщины казались слишком большими и широкими. Друзья и родственники Романовых начали забрасывать его статьями, в которых рассказывалось о якобы спасшихся от гибели великих княжнах, и требовали это прокомментировать, однако Гиббс предпочитал молчать.

Несмотря на свой возобновившийся в то время интерес к буддизму, Гиббс часто посещал русскую церковь, а среди его друзей были священники и прихожане, которые питали к нему особенное уважение, поскольку он был связан с царской семьей. Гиббс совершил паломничество в Пекин, где побывал у рак с мощами членов императорской семьи, захороненных там после того, как генерал Дитерихс, рискуя собственной жизнью, привез их из Сибири и доверил Русской православной миссии. Гробы были помещены в крипте кладбищенского храма, принадлежавшего миссии. Еще до визита Гиббса мощи великой княжны Елизаветы и инокини Варвары были перевезены в Иерусалим для захоронения в церкви святой Марии Магдалины, где преподобномученица Елизавета желала быть похоронена.

Совершив эту паломническую поездку в Пекин, Гиббс решает вернуться в Англию. Его семья встретила его так же радостно, как если бы он воскрес из мертвых.

В сентябре 1928 года он поступает на пастырский курс в Оксфорде и начинает внимательно изучать творения святых отцов. В то время в Англии шли дебаты об упрощении церковного языка, нанесшие авторитету Церкви серьезный ущерб. Гиббс понимает, что служить в Англиканской Церкви он не будет. Продолжая числиться в таможенном ведомстве, Гиббс в октябре 1929 года вынужден был вернуться в Харбин. Однако в середине сентября 1931 года начались военные действия между китайскими националистами и японской армией, базировавшейся в Мукдене. В 1932 году Япония захватила Маньчжурию, и Гиббс остался без работы.

По некоторым сведениям, один год он провел в японском буддистском монастыре, но это не избавило его от чувства разочарованности и духовной опустошенности.

Ему все чаще вспоминалась та духовная сила, которая помогала членам царской семьи сохранить мужество и достоинство посреди всех страшных испытаний, выпавших на их долю. Гиббс вспомнил поэтическую молитву, сочиненную графиней Гендриковой. Эту молитву семья часто читала вместе:

Пошли нам, Господи, терпенье

В годину буйных мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,

Злодейство ближнего прощать

И крест тяжелый и кровавый

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда ограбят нас враги,

Терпеть позор и оскорбленья,

Христос Спаситель, помоги.

Владыка мира, Бог вселенной,

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной

В невыносимый страшный час.

И у преддверия могилы

Вдохни в уста твоих рабов

Нечеловеческие силы

Молиться кротко за врагов.

Гиббс был рядом с великой тайной, которую он только сейчас смог распознать. Он спешно едет в Харбин — чтобы стать православным. При крещении Гиббс принял имя Алексий — в честь царевича.

Духовным отцом Гиббса стал архиепископ Камчатский и Петропавловский Нестор. Это был миссионер, несший свет Евангелия язычникам-камчадалам. Он приехал в Харбин в 1921 году, спасаясь от красного террора. И здесь он тоже проявил свою энергию и опыт, организуя столовые для бедных, детские дома и больницы для эмигрантской общины.

Свои чувства Гиббс попытался выразить в одном из писем к сестре: это “почти как возвращение домой после долгого путешествия”.

В декабре 1935 года Гиббс принял монашество. В монашестве ему было дано имя Николай. В том же году он стал диаконом и затем священником. Все это время он обсуждал со своим наставником архиепископом Нестором возможность создания православного монастыря в Англии. Архиепископ благословил его отправиться на один год в Русскую православную миссию в Иерусалиме, чтобы получше узнать монашескую жизнь.

Иерусалимская Миссия была основана в конце XIX века для оказания помощи русским паломникам, в то время прибывавшим в Святую Землю большим потоком. После 1917 года поток паломников из России иссяк, но в Миссии оставались монахи и монахини. Здесь были захоронены останки великой княгини Елизаветы и инокини Варвары.

В 1937 году иеромонах Николай (Гиббс) возвращается в Англию. Однако основать там монашескую общину ему не удается. В 1938 году архиепископ Нестор, совершавший поездку по Европе, побывал в Лондоне. Он посвящает отца Николая в архимандриты и возлагает на него митру.

В 1941 году отца Николая приглашают в Оксфорд для организации там прихода. В этот университетский городок съехалось множество эмигрантов — переводчиков, журналистов, ученых. Службы проводились в старинном соборе, находившемся на территории одного из колледжей. После окончания войны студенты вернулись в колледж, и отец Николай начал поиски постоянного места для церкви. Он нашел три подходящих коттеджа и вложил в их покупку большую часть своих сбережений. В 1946 году в одном из этих зданий был освящен храм в честь святителя Николая Чудотворца.

В алтаре отец Николай поставил ботинки, принадлежавшие Николаю II, которые он захватил из Тобольска в Екатеринбург, полагая, что они могут понадобиться Государю, но увидеть царя ему уже было не суждено.

И на каждой службе он поминал императора, императрицу, царевича и великих княжон.

Отец Николай надеялся основать музей, используя вещи, которые у него были, и затем привлечь других людей, хранивших память о царской семье, а также открыть в Лондоне Русский культурный центр. Но нехватка средств не позволила ему этого сделать.

Тем не менее, он переделал библиотечную комнату в миниатюрный музей. Здесь он поместил фотографии, которые он сделал в Царском Селе, Тобольске и Екатеринбурге; учебные тетради Марии и Анастасии; несколько листков меню из Тобольска с изображениями императорского креста; пенал, принадлежавший царевичу, и колокольчик, с которым он играл; медный герб с императорской яхты “Штандарт” и многие другие вещи, которые он сохранил.

В 1941 году, когда Гиббс приехал в Лондон, ему было уже 65 лет, и он нуждался в помощнике. Спустя несколько лет он так рассказывает о своем положении в письме баронессе Буксгевден: “Уже четыре года, как я пригласил сына столыпинского министра сельского хозяйства (Кривошеина) приехать ко мне со Святой горы Афон, где он провел 25 лет монахом после завершения обучения в Сорбонне... Отец Василий теперь ученый с достаточно высоким именем... На второй год его приезда я организовал все для его посвящения в священнический сан... Тогда он взял на себя все обязанности, связанные с храмом”.

В 1945 году отец Николай перешел в Московский Патриархат. И остался в болезненном одиночестве. В 1959 году Русский приходской совет принял решение переехать в основанный Николаем Зерновым Дом святого Василия и святой Макрины. Отец Василий (Кривошеин), который впоследствии стал архиепископом, также переехал. Отец Николай был глубоко обижен, считая, что это повлечет распад прихода.

Однако и в последние годы жизни отца Николая окружали друзья. Один из них — католик Питер Ласкелл, посещал англиканские, католические и православные церкви и хорошо знал православные службы. Он очень привязался к отцу Николаю и помогал ему во многом. Их дружба оказала на Ласкелла огромное влияние. Уже в 90-х годах, за две недели до своей смерти, он принял православие и был погребен в Иоанно-Предтеченском монастыре, основанным архимандритом Софронием в Эссексе.

Отец Николай умер 24 марта 1963 года в возрасте 87 лет и был похоронен на кладбище Хэдингтон в Оксфорде. Как рассказывали его друзья, навещавшие его в эти последние месяцы, он, несмотря на свою слабость, всегда улыбался.

После его смерти Дэвид Беатти с еще одним другом отца Николая зашли в его лондонскую квартиру, чтобы узнать, не угрожает ли архиву и вещам отца Николая опасность быть распроданными. Их заверили, что этого не случится, и пригласили в спальню отца Николая, где над кроватью висела икона — одна из тех, что когда-то были подарены ему императорской семьей. С течением лет ее краски потускнели и поблекли. Но за три дня до кончины отца Николая цвета постепенно начали обновляться и стали яркими, как прежде. И это было словно подарком отцу Николаю от святых страстотерпцев, чтобы отблагодарить его за долгую и преданную службу, как во время их жизни, так и после их мученической кончины.

Так назвал свой переход в православную веру наставник цесаревича Алексея англичанин Чарльз Гиббс, последовавший за царской семьей в ссылку.

Новый учитель

Однажды императрице Александре Федоровне сказали, что ее дочери недостаточно хорошо говорят по-английски, и порекомендовали ей молодого, но перспективного педагога Гиббса. Осенью 1908 года он прибыл в Царское Село и был представлен своим будущим ученицам – великим княжнам Ольге и Татьяне, которым было тогда соответственно 13 и 11 лет. Позже к занятиям присоединилась и девятилетняя Анастасия.

Спустя много лет Гиббс вспоминал: «Великие княжны были очень красивыми, веселыми девочками, простыми в своих вкусах и приятными в общении. Они были довольно умны и быстры в понимании, когда могли сосредоточиться. Однако у каждой был свой особенный характер и свои дарования».

Через три года императрица попросила учителя позаниматься английским языком и с восьмилетним Алексеем. До этого цесаревич часто заходил в класс.

«Он …осматривался, – пишет в своих воспоминаниях Гиббс, – и затем серьезно жал руку. Но я не знал ни слова по-русски, а он был единственным ребенком в семье, у которого не было английской няни с рождения, и он не знал ни одного английского слова. В тишине мы жали руки, и он уходил». Со временем Гиббс сумел расположить к себе немного замкнутого из-за болезни мальчика, и тот стал делать успехи в изучении английского языка.

После отречения

В день отречения императора Николая II от престола Гиббс отправился в город, чтобы узнать новости. Обратно попасть во дворец он уже не смог – к царской семье никого не пускали. Не помогло даже вмешательство британского посла. Вернуться во дворец ему разрешили лишь 2 августа 1917 года – на следующий день после того, как его покинули Романовы. Гиббс твердо решил последовать за ставшими близкими ему людьми. Он стал последним из тех, кому удалось получить разрешение присоединиться к царской семье.

Лишь в начале октября отважный англичанин смог добраться до Тобольска, он едва успел на последнее судно, отправляющееся из Тюмени перед концом навигации. Для пленников его приезд был большой радостью. Гиббс привез свежие, хотя и не очень обнадеживающие новости. В его багаже оказались новые книги, которые отвлекали пленников от мрачных мыслей и скрашивали долгие зимние вечера. Чарльз продолжил занятия с тремя младшими княжнами и с Алексеем. Две тетради, в которых писали диктанты Мария и Анастасия, он впоследствии хранил всю свою жизнь.

Расставание

В своих воспоминаниях Гиббс пишет о том дне, когда император и императрица узнали, что их увозят из Тобольска. «Говорили мало… Это было торжественное и трагичное расставание». На рассвете вся прислуга собралась на застекленной веранде. «Николай пожал каждому руку и каждому что-то сказал, и мы все поцеловали руку Императрицы».

В Екатеринбург Чарльз Гиббс, Пьер Жильяр (учитель французского языка), баронесса Буксгевден, мадемуазель Шнейдер и графиня Гендрикова ехали в вагоне четвертого класса, который мало чем отличался от отапливаемого товарного вагона.

По прибытии в город графиню Гендрикову и мадемуазель Шнейдер увели под охраной, и больше их никто не видел. Оставшихся решили отправить обратно в Тобольск, но наступление Белой армии помешало этим планам, и их оставили в Екатеринбурге. Они провели в вагоне около десяти дней. Каждый день они отправлялись в город, обычно по одному или по двое, чтобы не привлекать внимания, и, проходя мимо Ипатьевского дома, надеялись хоть мельком увидеть кого-нибудь из царской семьи.

Расследуя убийство

26 июля белые взяли Екатеринбург. Царская семья не дожила до этого события всего несколько дней. Когда Гиббс вошел в Ипатьевский дом, он увидел там ужасное разорение. Все говорило о произошедшем здесь убийстве, хотя Советское правительство официально заявило о том, что императрица и наследник находятся в безопасном месте.

…Летом 1919 года Гиббс помогает следователю Соколову в расследовании убийства императорской семьи. Он вновь посещает Ипатьевский дом, осматривает шахты, где искали тела царственных страстотерпцев. Временами он, должно быть, чувствовал себя секретным агентом, поскольку генерал Дитерихс и Соколов доверили ему информацию, которую они оба считали опасной.

7 января 1920 года, на Рождество, Михаил Дитерихс передал Гиббсу маленькую, покрытую темно-сиреневой кожей коробку, которая раньше принадлежала императрице. «Я хочу, чтобы вы взяли сейчас эту коробку с собой. В ней все их останки», – сказал он Гиббсу.

У царских мощей

Вместе с Британской миссией, где последние годы Гиббс состоял на службе, он направляется в Харбин. Здесь он пробыл семь лет, хотя у него была возможность вернуться на родину гораздо раньше. Но политика английского правительства не вызывала у него симпатии. Он помнил, как болезненно Николай II воспринял британскую реакцию на свое отречение от престола: радость британского парламента и поздравительную телеграмму Временному правительству.

Родина Гиббса не предоставила убежища императорской семье. И он не хотел возвращаться туда. Несмотря на возобновившийся в то время интерес к буддизму, Чарльз часто посещал православную церковь. Среди его друзей были священники и простые прихожане, которые питали к нему особое уважение, зная о его связях с царской семьей.

Гиббс совершил паломничество в Пекин, где поклонился мощам членов императорской семьи. Это стало возможным благодаря генералу Дитерихсу, который, рискуя собственной жизнью, привез их из Сибири и доверил Русской Православной Миссии. Гробы были помещены в крипте кладбищенского храма, принадлежавшего миссии. Только после этой поездки в Пекин Чарльз Гиббс решает, наконец, вернуться в Англию.

Духовный путь

В сентябре 1928 года он поступает на пастырский курс в Оксфорде и начинает внимательно изучать творения святых отцов. Но Гиббс знает, что служить в Англиканской Церкви он не будет. Продолжая числиться в таможенном ведомстве, он в октябре 1929 года возвращается в Харбин. Англичанин все чаще задумывается о той духовной силе, которая помогала членам царской семьи сохранить мужество и достоинство в страшных испытаниях, выпавших на их долю. И он решает принять Православие. Это случилось в 1934 году. При крещении Гиббс получает имя Алексий – в честь цесаревича. Свои чувства он выразил в одном из писем к сестре: это «почти как возвращение домой после долгого путешествия».

Духовным отцом Чарльза стал архиепископ Камчатский и Петропавловский Нестор, который нес свет Евангелия язычникам-камчадалам. Вскоре после крещения Гиббс принял монашеский постриг с именем Николай. В том же году он стал диаконом, а затем священником. Все это время он обсуждал со своим наставником архиепископом Нестором возможность создания православного монастыря в Англии. Владыка благословил его отправиться на один год в Русскую Православную Миссию в Иерусалиме, чтобы лучше познакомиться с монашеской жизнью.

Ботинки в алтаре

Иеромонах Николай (Гиббс) возвращается в Англию в 1937 году. Однако основать там монашескую общину ему не удается. Вскоре архиепископ Нестор, совершавший поездку по Европе, приехал в Лондон. Он посвящает отца Николая в архимандриты и возлагает на него митру.

В 1941 году архимандрита Николая приглашают в Оксфорд для организации там прихода. В этот университетский городок съехалось множество эмигрантов – переводчиков, журналистов, ученых. Службы совершались в старинном соборе, находившемся на территории одного из колледжей. Но после окончания войны студенты вернулись в колледж, и отцу Николаю пришлось искать другое место для богослужений.

Он нашел три подходящих коттеджа и вложил в их покупку большую часть своих сбережений. В 1946 году в одном из этих зданий был освящен храм в честь Святителя Николая Чудотворца. На стенах храма архимандрит разместил иконы, часть из которых была подарена ему членами императорской семьи. Другие он привез из Ипатьевского дома. В центре храма отец Николай повесил люстру в виде розовых лилий с металлическими зелеными листьями. Эта люстра раньше висела в спальне в Ипатьевском доме. А в алтаре архимандрит поставил ботинки, принадлежавшие Николаю II, которые он когда-то привез из Тобольска в Екатеринбург, полагая, что они могут понадобиться государю.

Царские реликвии

Отец Николай, располагая большим собранием вещей, принадлежавших семье Романовых, планировал основать музей царственных страстотерпцев, а также открыть в Лондоне Русский культурный центр. Но из-за отсутствия средств осуществить этот план он не смог. Но все же ему удалось устроить мини-музей в небольшой библиотечной комнате. В экспозиции были представлены фотографии, сделанные в Царском Селе, Тобольске и Екатеринбурге, учебные тетради Марии и Анастасии, несколько листков меню из Тобольска с изображениями императорского креста. Среди царских вещей можно было увидеть пенал, принадлежавший цесаревичу, и колокольчик, с которым он играл, а также медный герб с императорской яхты «Штандарт».

Верные друзья

В последние годы жизни отца Николая окружали друзья и соратники. Один из них – католик Питер Ласкелл. Посещая богослужения в храме своего друга-архимандрита, он очень к нему привязался. Их дружба оказала на Ласкелла огромное влияние. Уже в 90-х годах, за две недели до своей смерти, некогда убежденный католик принял Православие и был погребен в Иоанно-Предтеченском монастыре в Эссексе.

Еще одним другом отца Николая стал Дэвид Беатти. Они познакомились в 1961 году, за два года до кончины архимандрита. Беатти тогда только что вернулся из Москвы, где был переводчиком на первой ярмарке Британской торговли и промышленности. Они разговорились, и, заметив симпатию Беатти к членам императорской семьи, отец Николай целый час рассказывал ему об удивительных душевных качествах императора, императрицы и их детей.

Лишь позже Беатти понял, что ему была оказана огромная честь, поскольку бывший наставник царевича очень редко говорил о царской семье.

Последний подарок

За год до смерти отец Николай очень похудел и стал быстро терять силы. Но как вспоминает Дэвид Беатти, «его лицо было поразительным… Очень розовые щеки, яркие голубые глаза и всклокоченная белоснежная борода, доходящая до середины груди. Он был интересным и остроумным собеседником, его ум был ясен. Я был поражен его простотой и практичностью одновременно. Несмотря на его сложную судьбу и необычную внешность, он был совершенным англичанином в своем практическом подходе к вещам и в своем чувстве юмора… В нем ощущался естественный авторитет, он был человеком, которым восхищаются и с которым не спорят».

Отец Николай умер 24 марта 1963 года в возрасте 87 лет и был похоронен на кладбище Хэдингтон в Оксфорде. Как рассказывали друзья, навещавшие батюшку в последние месяцы жизни, он, несмотря на свою слабость, всегда улыбался.

…После его смерти Дэвид Беатти вместе с еще одним другом отца Николая зашли в его лондонскую квартиру, чтобы узнать, не угрожает ли какая-нибудь опасность архиву и вещам владыки. Удостоверившись, что все имущество в целости и сохранности и не будет продано с молотка, они зашли в спальню отца Николая. Над кроватью висела икона, много лет назад подаренная Чарльзу Гиббсу царской семьей.

Со временем ее краски потускнели и поблекли. Но за три дня до кончины батюшки цвета начали постепенно обновляться и стали такими же яркими, как прежде.

Это чудо стало последним подарком архимандриту Николаю от святых страстотерпцев, которые отблагодарили его за долгую и преданную службу как во время их жизни, так и после мученической кончины.